Этика пищи или нравственные основы безубойного питания.

(отрывок)

Хуард Уильямс

Обычай людоедства и человеческих жертвоприношений, когда-то входивший в религиозные обряды, внушает теперь людям удивление и ужас во всех цивилизованных странах. История человеческого развития в прошлом и медленное, но верное прогрессивное движение в настоящем внушают несомненную уверенность в том, что в будущем, более просвещенном веке, чем наш, люди будут смотреть с не меньшим удивлением и ужасом и на господствующий ныне обычай жить за счет избиения и страдания животных. Сомневаться в справедливости такого предположения может разве только тот, для кого идеал цивилизации состоит в государстве, переполненном тюрьмами, и кто измеряет прогресс обманчивым мерилом бьющего в глаза материализма.

Если истину или значение какого-нибудь принципа или чувства измерять не по тому, насколько они распространены, а по тому, как относились к ним во все времена самые глубокие и просвещенные мыслители, то не найдется принципа, прочнее обоснованного, чем тот, который требует радикальной реформы пищи.

Даже самый поверхностный исследователь не может не обратить внимание на число людей, протестовавших более или менее сильно во все исторические времена против варварского питания мясом. Но что еще более поражает в этой огромной группе протестующих, так это разнохарактерность составляющих ее лиц: Гаутама Будда, Пифагор, Платон, Эпикур, Сенека, Овидий, Плутарх, Климент Александрийский, Порфирий, Иоанн Златоуст, Гассенди, Мандевиль, Мильтон, Эвелин, Ньютон, Поуп, Рэй, Линней, Трайон, Геккет, Чайн, Томсон, Честерфилд, Вольтер, Руссо, Франклин, Шелли, Байрон, Глейзе. Ламартин, Струве, Л. Толстой и т. д. Таковы наиболее известные и уважаемые имена, которые мы находим среди сторонников преобразования пищи, относившихся с большею или меньшею степенью отвращения к жестокой, кровавой системе питания. Напрасно думают люди, у которых варварский обычай бойни будит некоторые угрызения совести, что можно уменьшить жестокость и страдание, не лишая себя роскошного мясного стола!

1910 год.

Пифагор (570-470 гг. н.э.)
Обязательство воздержания от мясной пищи имело в учении Пифагора скорее умственное и духовное, чем гуманное значение, но и это не игнорировалось Пифагором, как видно из его запрещения причинять не только смерть, но и страдания низшим существам, а также из его внушения воздержаться от кровавых жертвоприношений. Отвращение его к бойне было так велико, что он не только строго воздерживался от употребления в пищу мяса, но и не мог принудить себя переносить соприкосновение и даже сам вид мясных товаров.

Иоанн Златоуст (347-407 гг.)
Следующие места в "Поучениях Златоуста" могут служить образчиком его взглядов на значение безубойной пищи: "Не лили они (отшельники) потоков крови, не резали, не убивали из-за мяса..."

Овидий (43 г. до н.э.-18 г. н.э.)
Полно вам, люди, себя осквернять недозволенной пищей!
Есть у вас хлебные злаки, под тяжестью ноши богатой
Сочных, румяных плодов преклоняются ветви деревьев;
Грозди на лозах весят наливные; коренья и травы
Нежные, вкусные зреют в полях; а другие, те, что грубее,
огонь умягчает и делает слаще;
Чистая влага молочная и благовонные соты
Сладкого меда, что пахнет душистой травой тимианом,
Не запрещаются вам. Расточительно щедро все блага
Вам предлагает земля: без жестоких убийств и без крови
Вкусные блюда она вам готовит. Лишь дикие звери
Голод свой мясом живым утоляют.
Лошади, овцы, быки - ведь травою питаются мирно.
Только породы свирепые хищников: лютые тигры,
Львы беспощадно жестокие, жадные волки, медведи
Рады пролитию крови... и что за обычай преступный.
Что за ужасная мерзость: кишками кишок поглощение!
Жадное тело свое и убийством другого создания,
Смертью чужого поддерживать жизнь?
Неужели не стыдно нам, окруженным так щедро дарами земли благородной,
Матери нашей кормилицы, нам, не животным, а людям,
Жадно зубами жестокими рвать и терзать с наслаждением
Клочья израненных трупов, как лютые, дикие звери?
Разве нельзя утолить, не пожертвовав жизнью чужого.
Люди, ваш голод неистовый, алчность утроб ненасытных?
Был, сохранилось преданье, "Век Золотой", не напрасно
Названный так; жили люди счастливые, кроткие - просто.
Были довольны и сыты одними плодами земными,
Кровью уста не сквернили. И птицы тогда безопасно
Воздух крылом рассекали; и робкие зайцы бесстрашно в поле бродили;
На удочках рыбка тогда не висела -
Жертвой доверия; не было хитрых силков и капканов.
Страха, предательства, злобы не видел никто.
И повсюду царствовал мир. Где же он ныне?
И чем свою смерть заслужили
Вы, безобидные овцы, незлобные, смирные твари,
Людям на благо рожденные? Вы, что нас поите щедро
Влагой сосцов благодатных и греете мягкой волною,
Вы, чья счастливая жизнь нам полезней, чем смерть ваша злая?
Чем провинился ты, вол, предназначенный людям на помощь,
Ты, безответно-покорный товарищ и друг хлебопашца?
Как благодарность забыть, как решиться жестокой рукою
Острый топор опустить на послушную, кроткую шею,
Стертую тяжким ярмом? Обагрить мать-кормилицу землю
Кровью горячей работника, давшего ей урожай?..
Страшен ваш грустный обычай и скользок ваш путь к преступленью,
Люди! Убить человека не трудно тому, кто, внимая
Жалким предсмертным блеяниям, режет телят неповинных;
Кто убивает ягненка, чьи слабые вопли подобны
Плачу дитяти; кто птицу небесную бьет для забавы
Или, нарочно, своею рукою вскормив, пожирает!
С вашей привычной жестокостью рядом стоит людоедство!
О, воздержитесь, опомнитесь, я заклинаю вас, братья!
Не отрывайте убийством от плуга вола-земледельца;
Пусть он, служивший вам верно, умрет ненасильственной смертью;
Не истребляйте стада беззащитных: пусть одевают,
Греют вас мягким руном и поят молоком своим щедро,
Мирно живя, умирая спокойно на пастбищах ваших.
Бросьте силки и капканы! Не трогайте пташек небесных;
Пусть, беззаботно порхая, поют нам о счастье и воле.
Хитро сплетенные сети, крючки со смертоносной наживой
Бросьте! Доверчивых рыб не ловите обманом коварным,
Уст человеческих кровью созданий живых не скверните;
Смертные, смертных щадите! Питайтесь дозволенной пищей -
Пищей, пригодной для любящей, чистой души человека.

Сэр Томас Мор (1440-1535 гг.)
В 1516 году написал свою знаменитую "Утопию". Непосредственный для нас интерес имеют взгляды Мора на бойню. Он, говоря, что у его народа "не дозволялось гражданам убивать животных, дабы это не вошло у них в привычку и не заглушило постепенно их природных добрых и сострадательных чувств", этим самым осуждает безнравственность бойни. Жители Утопии "не приносили в жертву живых животных и не верили, что кровь и убийство могут быть приятны Богу, даровавшему животным жизнь, дабы они жили".

Хоксуэрт(1715-1773гг.)
Хоксуэрт, английский издатель, говорил: "Люди, с отвращением отворачивающиеся от трупа животного, обглоданного птицами или червями, должны сознаться, что только привычка делает их способными выносить вид разрубленных костей и мяса трупов, ежедневно подаваемых им на стол. Человеку не мешало бы спросить себя, размышляя о множестве жизней, загубленных ради поддержания его жизни, искупает ли он чем-нибудь эти жертвы, уравновешивает ли путь своими добрыми делами, своим содействием высшему счастью более разумных существ"

Освальд (1730-1793 гг.)
Освальд, автор "Крика природы", одного из самых красноречивых воззваний к справедливости и чувству законности, какое было когда-либо обращено к совести людей. Доводы, которыми автор желает убедить читателя и подействовать на его лучшие чувства, исходят из самого глубокого чувства нравственности:

"Разве человеческая раса сама не заинтересована в высшей степени в прекращении обычая пролития крови? Может ли человек, привыкший к насилию, быть разборчивым в отличии источника жизни четвероногого от пролития крови двуногого существа? Разве борьба со смертью ягненка менее трогательна, чем агония какого-либо живого существа? Таким же образом злодей, который остается безучастным к умоляющим взглядам невинности и, не обращая внимания на детские крики теленка, безжалостно вонзает нож в его трепещущий бок. Остановится ли он в ужасе перед человекоубийством?"

Далеко ли путем кровавым преступленья
Зайдем мы, смертные? Мы кровь, как воду, льем;
Мы, равнодушные, глядим без сожаленья
На связанных телят, дрожащих под ножом;
Мы глухи к жалкому блеянью ягненка,
Когда, чтобы убийц разжалобить сердца,
Он им напоминает первый крик ребенка,
Но тщетно... Что же дальше? Разве нет конца
Жестокости людей?

От привычки убивать невинных животных других видов до умерщвления человека путь нетруден и недалек. Англичане понимали это, учредив, что в процессах по убийству ни один мясник не имел права заседать в суде присяжных.

Но сама природа человеческого сердца представляет самый сильный аргумент в пользу преследуемых животных. В нашей душе заложено коренное отвращение к пролитию крови. Отвращение, которое уступает только обычаю и не всегда может быть вполне пересилено даже самым застарелым обычаем. Поэтому неприятная обязанность пролития крови - этого источника жизни - ради обжорства была везде предоставлена низшему классу людей и их профессия во всех странах составляла предмет омерзения.

Люди питаются трупами без угрызения совести, потому что борьба со смертью убиваемой жертвы скрыта от их глаз, потому что ее крики не поражают их слуха, потому что пронзительные вопли агонии не западают в их души. Но если бы люди были вынуждены убивать собственными руками пожираемые ими жертвы, то каждый из нас не бросил бы нож с отвращением, не согласился ли бы скорее отказаться навсегда от привычной пищи, чем осквернить свои руки убийством ягненка? Что мы скажем на это? Напрасно ли вложено в нашу грудь это отвращение к жестокости, это искреннее сострадание к несчастным, не служат ли наши чувства более безошибочным велениям природы, чем вся искусственно выработанная мудрость людей, которые на алтарь науки принесли лучшие человеческие стремления?"

Далее Освальд говорит: "Я не считаю нелепым сам термин "бессловесные". Разве природа не дала почти каждому существу те же непроизвольные выражения различных ощущений? Разве мы не наблюдаем у других животных то, что всего красноречивее в человеке - силу желания, слезы горя, пронзительный крик боли, жалобный, умоляющий взгляд?"

Шелли (1792-1822 гг.)
Перси Бише Шелли - известный английский поэт. Характерными чертами его поэмы "Королева Маб" являются глубокая ненависть к эгоистической несправедливости и фальши во всех их проявлениях, глубокое а чувствие ко всякому страданию, вера в конечное торжество добра. В это восхитительном пророчестве о предстоящем "золотом веке" волшебниц Маб рассеивает отчаяние поэта, показывая ему "новые небеса и земли: которые совершенно удалят все зло с нашей планеты:

Не зарежет он без сожаления
Ягненка жалкого, смотрящего с мольбой
Глазами кроткими и ждущего пощады;
И труп, истерзанный и кровью залитой,
Не пожирает, помня "Убивать не надо";
И всем, нарушившим святой любви закон,
Кровь неповинных жертв отметит за преступленье;
Заразой неизбежной, ядовитой тленья
Убийца кровожадный будет поражен;
В сердцах немилосердных, кровью оскверненных,
Ее карающая, пагубная власть
Родит пороки все; разнуздывает страсть,
И ненависть, и злобу в душах исступленных;
Зародыши болезней, горя, нищеты
И смерти - вмести с нею - людям привиты!
Не губит он теперь жестокою рукою
Крылатых жителей своих родных лесов;
И смело к небесам певучею душою
Возносятся они; и нет у них врагов.

В статье, которую автор приложил к данным стихам, он пишет: "Сравнительная анатомия учит нас, что человек, походя во всем на плодоядны ничего не имеет общего с плотоядными. У него нет когтей, чтобы схвати! свою добычу; нет и достаточно острых зубов, чтобы рвать живое мясо. Но прожорливость увертывается от этих указаний самой природы. Пусть защитник животной пищи попробует, как советует Плутарх, проделать следующий опыт: пусть он принудит себя рвать живого ягненка собственными зубами и, погрузившись головой в его трепещущие внутренности, угол" жажду бьющей ключом кровью. И под свежим впечатлением этих ужака пусть он обратится к возмущенному, неодолимому инстинкту своей природы и решится сказать: "Природа создала меня для этого"

Фрэнсис Бэкон
Фрэнсис Бэкон - известнейший писатель, занимающий выдающее" место в философской литературе. Он говорит: "Природа наделила человека прекраснейшим и благороднейшим чувством сострадания, которое простирается и на бессловесных животных. Разумеется, это чувство боли всего доступно людям с благородной душой, потому что мелкие и извращенные натуры не признают сострадание добродетелью; но великодушные и лучшие люди всегда сострадательны. Поэтому-то в старых закон встречается множество постановлений, составленных в духе милосерд и воспрещающих, между прочим, употребление в пищу мяса с кровью. На этом же основании в некоторых местах Индостана жители не едят мяса и до сих пор, строго выполняя предписания своей религии. Даже турки, этот дикий народ, приучены к заботливому обращению с бессловесными животными и не позволяют их мучить".

Эдвин Арнольд
Выдержка из его поэмы "Свет Азии", проповедующей против убийства животных, приписываемой преданием основателю буддизма Сакиа-Муни, или Гаутами.

В мрачный храм бога Индиры пришел вдохновенный
Гаутами. Стояли брамины толпою
В белых ризах, алтарь окружая священный
И костер разводя; кровь животных рекою
Орошала весь храм. Царь с блестящею свитой
Там молился.
На жертвенник, кровью залитый,
Был возложен красивый козел длиннорогий.
Крепко связанный, убранный пышно венками.
Старший жрец возглашал над ним;
"Грозные боги!
Вот еще благолепная жертва пред вами -
За грехи Бимбасара, царя, - искупленье!
За утеху вам, страшные, я всесожженью
Предаю его мясо и кровь проливаю!"
И он поднял свой нож над протянутой глоткой.
"Запрети ему, царь, запрети, умоляю!.." -
Гаутами сказал. И десницею кроткой,
У брамина взял нож из десницы кровавой.
Узы жертвы распутал. Потом величавый
И спокойно-бесстрашный - прошел меж жрецами
Прямо к царскому месту. Толпа расступилась:
Все сердца покорял он мгновенно глазами,
Где любовь бесконечная к людям светилась.
"Кто ты, дивный?.." - спросил его царь в изумленье,
Преклоняясь пред ним и сойдя с возвышенья.
"Люди, братья, - ответил учитель,-внимайте!..
Правду вечную вам возвестит Гаутами.
Жертв кровавых не надо Всевышнему - знайте!
Он вам ныне вещает моими устами:
"Жизнь - одна! Жизнь - таинственный дар и священный,
Дар прекрасный для всех, всем равно драгоценный.
Отнимать ее - грех неоплатно великий
Пред дающим ее. Всеблагому не надо
Вашей службы кровавой, бессмысленно дикой...
Вы, жестокие, ждете от неба пощады?
За злодейство вы просите блага, награды?..
Если правда, что злы и безжалостны боги,
Укротит ли их гнев ваш козел длиннорогий,
Можно ль их подкупить этой жертвою лживой?
Если ж правда, что боги добры, справедливы,
То нужна ли им кровь, на землю пролитая?
Не противны ли храмы, где жертва живая
Рвется, мучится, бьется у вас под ножами?..
Верьте, братья, что милость предвечно богами
Суждена милосердным. Одно назначенье
Всем созданиям смертным: любя и жалея,
Мирно жить друг для друга. И наше спасенье
В кроткой жалости сильного к тем, кто слабее!
Все мы, здесь обреченные смерти и боли,
Все родня. Все подвластны одной вечной Воле!.."
Долго он говорил, разъясняя откровения
Древних книг и подвижников первых ученья.
И в устах вдохновенных былого заветы
Озарялись сиянием нового света.
"Если бы вы захотели, - сказал Гаутами, -
Как земля наша скорбная стала б прекрасна!
Как прекрасны и счастливы стали б вы сами.
Если б жили с законом предвечным согласно,
Все живое щадили, любили, жалели,
Не губили жестокой рукою напрасно,
Только пищу бескровную, чистую ели;
Если б вы не считали убийство забавой,
Душ и рук не грязнили охотой кровавой...
Разве мало нам пищи дозволенной, чистой?
Созревают на нивах хлеба золотые;
Спеют ягоды сладкие в роще душистой;
Осыпают деревья плоды наливные
И повсюду ключи бьют студеной водою...
А вы губите жизнь беспощадной рукою!"
И сердца отогрел он святою любовью.
Устыдились брамины забрызганных кровью
Рук жестоких, и длинной одеждою белой
Прикрывали их; старый алтарь закоптелый
Был покинут; освященный костер, позабытый,
Смрадным стынущим жиром и кровью залитый,
Угасал. Гордый царь с головой преклоненной
Слушал речи святого душой умиленной...
А на утро гонцами царя громогласно
Был и новый закон возвещен всенародно,
Повсеместно: "Царю Бимбасара угодно:
Да не будет в стране, его воле подвластной,
Впредь убийства животных для жертвы кровавой;
Да не льется невинная кровь беззаконно
Ни для пищи, дарующим жизнь воспрещенной,
Ни для злой и жестокой напрасной забавы;
И да ведает всякий под нашей державой:
Жалость ктварям живым-есть небес повеленье
Жизнь одна! Милосердным и кротким - спасенье
Тот закон на гранитной колонне высокой
Был начертан. И свято хранится сердцами
До сих пор там, где Ганг протекает широкий,
Где свет Истины вечной зажег Гаутами.

Плутарх
Величайший из биографов древности и наиболее привлекательный из моралистов, Плутарх, в "Золотых беседах" говорит: "Мы не можем заявлять особенных прав на животных, существующих на суше, которые питаются одинаковой пищей, вдыхают тот же воздух и пьют ту же воду, как и мы: при их умерщвлении они смущают нас своими ужасными криками и заставляют стыдиться нашего поступка".

Плутарх оценивает действительные права и положения ни в чем неповинных нечеловеческих существ: "Человек употребляет мясо не из нужды и необходимости, так как видит, что ему предоставлен свободный выбор между травами и плодами, богатство которых неистощимо, но из сластолюбия и пресыщения. Он ищет себе нечистую и неудобную пищу, покупаемую ценою умерщвления живых существ, и этим высказывает себя более жестоким, нежели самые кровожадные из диких зверей. Кровь, мясо убитого животного могут прилично питать коршуна, волка и змею - для людей это неуместные кушанья. Бессловесные твари воздерживаются от употребления в пищу многих других видов животных и находятся во вражде со многими из них и только потому, что их вынуждает голод; между тем, ни рыба, ни дичь, ничто, живущее на земле, не избегает ваших столов".

"Как могли его глаза выносить зрелище искалеченных членов, с которых содрана кожа? Стыдно, когда человеческое существо жаждет мясо вола, ревущего перед ним, и выбирает куски для своего угощения.

Гей (1688-1762 гг.)
Моралист-стихотворец Гей в своих баснях выставляет напоказ непоследовательность и несправедливость животного человеческой природы, которое, предоставив самому себе право жить убийством, лицемерно обзывает "жестокими" и "кровожадными" других животных, которым, очевидно, самой природой предназначено быть хищниками. В басне "Овчарка и волк" первая в следующих выражениях упрекает опустошителя овчарен за то, что он нападает на слабую и беззащитную породу:

"Приятель, - Волк сказал, - нас создала Природа
Зверями хищными, - такая уж порода:
Как с голоду живот нам подведет,
Кого попало мы хватаем и поневоле убиваем -
Ведь голод-то - не тетка, знаешь сам!
Но если вправду ты так жалостлив к стадам,
Им искренне желаешь счастья и спасенья,
То повтори твои блате наставленья
Хозяевам овец, обжорам-господам.
Мне, Волку, изредка барашек попадется
Один-другой;
А десять тысяч их ведется на убой
И добрым людям отдается!
Врагов открытых злее, - полагаю я, -
Коварные друзья!"

В басне "Философ и фазаны" та же истина высказывается с не меньшей силой убеждения:

Плененный музыкой веселых, голосистых
Лесных певцов, бродил он меж дерев тенистых
Прохладной рощи. Птичьи голоса
В зеленой темной чаще звонко раздавались,
В ветвях переплетались
И дружно уносились в небеса.
Но разом затихали песни, щебетанье,
Когда он подходил. Крылатые созданья
Испуганно взлетали, прятались в кустах;
И соловей смолкал, и звери все бежали,
Завидевши его. "Чем мы их запугали?
Как ненавидят нас! Откуда этот страх?
Неужто всем зверям внушила мать-природа
Бояться человеческого рода?" -
Так думал про себя гуляющий мудрец.
И вдруг как бы в ответ раздался за кустами
Неясный говор, шорох; тихими шагами
Мудрец подкрался; там сидел Фазан-отец,
Неопытных птенцов усердно поучая:
"В лесу, - шептал он им, - вы проживете век
Беспечно, радостно в тени ветвей порхая.
Но знайте: всех зверей опасней-человек.
Он всяких ястребов и коршунов страшнее.
Не подлетайте к людям! Мудрости отца
Поверьте, помните, что все они злодеи
Неблагодарные! Вот, например, овца
Им век свой служит; в шерсть свою одела
Она их голову, беспомощное тело. И что ж?
Они овец на смрадных бойнях бьют.
У бедных пчел они безжалостно берут .
Все, что накоплено тяжелыми трудами;
И мед, и воск - все грабят, продают
И род пчелиный губят алчными руками.
Да всех злодейств людей и счесть я не берусь!
Мала ли разве дань, какую платит гусь?
Для процветания и блага их науки
Из крыльев собственных он перья дал им в руки;
А где же благодарность гусю от людей?
Писали перьями и жарили гусей!"

Сенека (умер 65 г. н.э.)
Сенека - один из наиболее выдающихся представителей стоической философской школы и первый латинский моралист.

Он говорил: "Теперь обращусь к вам, чье невообразимое и ненасытное обжорство опустошает все земли и моря. Животных преследуют, ловят западнями, крючками, не пренебрегая для этого никаким трудом. Не дают покоя никакому роду животных, за исключением невкусных. А между тем к сколь многим из этих предметов, добываемых таким трудом, вы даже и не притрагиваетесь своими губами. Так вы пересыщены своей роскошью. Сколько вы со своим больным желчным пузырем вкусите от того животного, которое было поймано для вас с такой опасностью? Вы, несчастные, не замечаете того, что голодаете вы, а не ваше брюхо.

Купер
Купер, английский поэт, красноречиво негодовал говоря о бессердечной войне человека "с беззащитной невинностью". Вот описание диких сцен бойни с сопровождающей их жестокостью:

"... И он, в безумии себялюбивом,
Из ненасытной жалости одной,
Или шутя, от скуки для забавы злой,
Животных убивать находит справедливым;
Кругом и зверь, и птица - все должно страдать,
Все пытки выносить, в мученьях умирать;
Кровавою струей течет вода речная, -
А жители ее на казнь осуждены;
И стонет грудь земли, дрожа, изнемогая,
Под тяжким бременем безжалостной войны, -
Войны с Невинностью, безгласной, беззащитной.
А он, чревоугодник злой и ненасытный,
Для новых жертв своих все ищет новых мук,
И прежде чем пожрать, - терзает их напрасно.
О, счастлив, кто живет вдали от жадных рук,
Их ненавистной силы неподвластный!
Встань и свидетельствуй, засеченный щенок,
За малую вину, под плеткой узловатой
Визжа, валявшийся в крови у ног его!
Свидетельствуй и ты, ни в чем не виноватый
Страдалец-бык, ты, пыткой лютой, злой,
Ударами кнутов, глумленьем разъяренный
До бешенства, гонимый, несмотря на вой
На бойню смрадную хохочущей толпой!
И ты, товарищ конь! Ты, друг порабощенный,
Скажи, как ты убийцу вез и день и ночь,
Хлыстом и шпорами гонимый во всю мощь.
Весь окровавленный и пеною покрытый,
И, добежав до цели, наземь пал забитый!
Свидетельствуйте все: "Немилосерден он к нам,
Он, в милосердии нуждающийся сам!"
Но где же правый суд? Где зверь найдет защиту?
Где обвиняемый закону даст ответ?
За всех страдальцев - вас? Суда такого нет".

Бернар Де-Мондевиль (1670-1733 гг.)
Бернар Де-Мондевиль-врач, моралист. Он говорил: "Что касается таких совершенных животных, как бараны и быки, у которых сердце, мозг и нервы так мало отличаются от наших и у которых органов чувств и, следовательно, сами чувства совершенно такие же, как и у людей,- то я решительно не понимаю, как может человек, не закореневший в кровопролитии и убийствах, спокойно смотреть на их насильственную смерть и ту агонию, которую она сопровождает. Из целого десятка людей едва ли найдется даже один (разумеется, если он не вырос на бойне), который согласится стать мясником, если ему будет предоставлен выбор между несколькими промыслами. Вообще трудно предположить, чтобы кто-нибудь мог хладнокровно убить в первый раз даже цыпленка. Иные положительно не могут ее мяса животных, которых они видели живыми; другие же, в своем велик душном сострадании, не идут далее собственного курятника и не решаются есть только тех животных, которых они сами вскормили и вырастили. Но и те и другие спокойно и без малейших угрызений совести едят баранину, говядину и дичь, продаваемые на рынках. Я усматриваю в поведении этих людей нечто похожее на сознание виновности. Они как будто хотят отел; нить от себя всякую ответственность за преступление (наличие которого они все-таки сознают), стараясь держаться как можно дальше от него. Kpoме того, это свидетельствует также о первобытной чистоте и наклонности к состраданию человеческой природы, которых не могли окончательно заглушить ни подавляющий произвол обычая, ни развращающее влияние pоскоши".

Дженинз (1704-1787 гг.)
Дженинз, английский поэт и литератор, писал: "Как сумел человек как кровавый тиран оправдаться перед всеобщим Отцом в бесчисленных жестокостях, учиненных им над бедными тварями, предоставленными его власти и попечению? Не малая часть человечества находит свое главное удовольствие в смерти и страдании низших животных. Еще большая часть видит в них лишь машины, полезные в разных занятиях и производствах. Возчик погоняет свою лошадь, как плотник вгоняет свой гвоздь, целым рядом ударов, и пока последние производят желаемое действие, ни тот ни другой не рассуждают о том, есть ли какое-нибудь сознание или чувство в том, на кого попадают эти удары.

Мясник опускает топор на голову быка с не большим состраданием, чем кузнец, вбивая гвоздь в подкову, и вонзает нож в горло невинного ягненка так же спокойно, как портной, продевая иглу в воротник пальто. Если немногие, имеющие более мягкое сердце, с жалостью смотрят на страдания этих безвинных существ, то вряд ли найдется человек, которому пришла бы в голову мысль, что они имеют право на справедливость и благодарность за оказываемые ими услуги.

Пес, защищая личность и собственность своего хозяина, нечаянно разбудил его своим лаем, - и его безжалостно гонят со двора; благородный конь, носивший на себе столько лет своего неблагодарного владельца, состарился, и какая же судьба его ждет? Ужас живодерни.

Неповоротливого медведя для развлечения толпы учат, вопреки его природе, танцевать, подкладывая под ноги раскаленное докрасна железо. Величественного быка мучают всевозможными способами лишь потому, что он отказывается нападать на своих безжалостных диких палачей. Эти и иные бесчисленные акты жестокости, несправедливости и неблагодарности совершаются ежедневно не только безнаказанно, но даже не вызывая ни малейшего осуждения, ни даже замечания.

Если есть люди, а их очень много и в наше время, вкусы которых настолько извращены и сердце настолько очерствело, что они находят удовольствие в бесчеловечных жертвах (мучительстве боен и кухонь) и питаются ими без угрызения совести, то на них следовало бы посмотреть, как на демонов в человеческом образе, и ожидать, что их возмездием будут такие же мучения, каким они подвергали невинных тварей ради своих развращенных и неестественных вожделений.

Казалось бы совершенно невероятным, наличие в природе такого существа, которое находило бы удовольствие в самом акте причинения боли, если бы мы на основании печального опыта не знали, что таковых не только много на свете, но что это необъяснимая склонность некоторым образом присуща природе человека.

Мы видим, как дети смеются над страданиями, которые они причиняют попавшемуся в их руки несчастному животному.

Каким именем мы бы назвали то высшее существо, все старания и желания которого были бы направлены на то, чтобы устрашать, мучить, ловить и губить род человеческий; высшие способности которого направлялись бы на раздувание вражды между людьми, на изобретение орудий разрушения, на поощрение их к уродованию и умерщвлению друг друга? Как назвать того, кто без всякого повода или выгоды продолжал бы изо дня в день, не чувствуя ни жалости, ни угрызений совести, мучить подобным образом человечество, всячески стараясь в то же время сохранить жизнь людей и помочь их размножению только ради увеличения числа жертв своей злобы? Какое достаточно презрительное имя могли бы мы придумать для такого существа? Между тем если мы беспристрастно рассмотрим поведение людей, то должны будем признать, что их положение по отношению к животным как раз такое".

Николсон (1760-1825 гг.)
Николсон, почтенный защитник прав животных, взял на себя непопулярный и неблагодарный труд заявить миру о бедствиях и страданиях животных. Он говорил: "Человеческий род восстает против убийц, возмущается пролитием крови и, тем не менее, усердно, без угрызения совести питается телами животных, видоизмененных кулинарным искусством. Какое умственное ослепление овладело человеческой расой: она не сознает, что каждое пиршество крови - прямое поощрение тому преступлению, которое возмущает ее мнимую деликатность чувств! Я говорю "мнимая деликатность", потому что здесь притворство вполне очевидно. Поэтому когда подобные люди рассуждают о чувствительности, гуманности и пр., то это просто бессмысленно. Между тем каждый из нас встречает среди своих знакомых почтенных лиц, которые являются защитниками так называемых прав человека и в то же время настолько слабы и полны предрассудков, что довольствуются вышеприведенными доводами для оправдания обычая мясоедения! Воспитание, привычка, предрассудки, мода и выгода ослепили людей и ожесточили их сердца.

Не менее интересны размышления Николсона по поводу очевидной несправедливости господствующего обычая, по которому убой скота и торговля мясом предоставляется особому классу людей-мясникам: "Чтобы избежать всяких великодушных и непроизвольных проявлений сострадания, обязанность пролития крови предоставлена особому разряду, воспитанных в жестокости, и чувствительность которых была заглушена и уничтожена в раннем возрасте привычкой к зверству. Таким образом, для того чтобы избегнуть зрелища страдания, одни люди развращают других; и так как очевидная жестокость невыносима для людей и они не могут совершать поступки, болезненно действующие на их чувства, то они поручают совершение таких поступков мясникам. Тем не менее, истинная ответственность за жестокости, совершаемые мясниками, остается на тех, кто пользуется услугами этих мясников, сохраняя при этом свой душевный комфорт. Громадный и кроткий вол, выдержав вдесятеро большую силу ударов, чем те, какие могли бы умертвить его убийц, под конец падает оглушенный: голова его привязана веревками к земле; и тут нож убийцы наносит ему широкую рану, перерезая горловые вены. Какой смертный может без ужаса и содрогания слышать его жалобные вопли, прерываемые приливом крови, выносить его тяжелые вздохи, вызываемые острой болью, глухие раздирающие стоны, которые вырываются из глубины его сильной трепещущей груди? Взгляните на его дрожащие члены, сведенные судорогам ми, посмотрите, как дымящаяся кровь льется из него потоками и постепенно тускнеют и слабеют его глаза; вглядитесь в его предсмертную борьбу, последние усилия жизни, вслушайтесь в затрудненное дыхание.

Когда существо проявляет такие убедительные и несомненные признаки страха, боли и агонии, то едва ли кто решится отказать ему в сострадании".

Джон Рей (1627-1705 гг.)
Я не могу назвать нелепым предположение, что род человеческий сравнительно столько же виновен в злоупотреблении своей властью над низшими существами, сколько и в тираническом отношении к себе подобным. Чем больше низшие твари подчинены нашей власти, тем сильнее должна бы быть наша ответственность за неправильное пользование ею. Тот факт, что немногих из нас радует вид ласкающих друг друга или играющих между собой животных, тогда как почти каждому доставляет удовольствие, когда они начинают грызться и терзать друг друга, является оскорблением человеческой природы.

Достигнув возмужалости, мы переходим к кровавым развлечениям - особенно к охоте.

Но если губительны наши забавы, то еще пагубнее и противнее истинной человеческой природе наша прожорливость.

Заживо сваренные раки, засеченные до смерти свиньи и другие безобразные приемы для улучшения вкуса убоины (например, жестокие пытки вроде обычая заставлять телят, повешенных головой вниз, медленно истекать кровью) служат свидетелями нашего жестокого сластолюбия. Те, кто, по выражению Сенеки, делят свою жизнь между угрызениями совести и переполненным до тошноты желудком, получают справедливое возмездие за свое обжорство в причиняемых им этим болезнях. Я не могу представить себе ничего отвратительнее наших кухонь, забрызганных кровью, наполняемых криком замучиваемых животных. Это напоминает собою вертеп какого-нибудь сказочного великана, усыпанный головами и искалеченными членами жертв его ненасытной жестокости.

Струве (1805-1870 гг.)
Струве - немецкий писатель. Он говорил: "Человек, которому ежедневно приходится видеть, как убивают коров и телят, или который сам убивает их, закалывает свиней, потрошит кур, поджаривает еще живую рыбу, едва ли может сильно сочувствовать страданиям существ даже своей собственной породы.

Для народа, борющегося за свободу, кухня не должна быть вертепом погибели, кладовая не должна быть вертепом развращения. Вопрос о еде не должен приводить к преступлению нравственных чувств... ни один народ не может стать свободным, если отдельные личности, из которых он состоит, остаются рабами своих страстей..."

журнал "КРИК" №4-2001г. /ЦЭОЖ - http://greenlife.narod.ru//